Разговоры о стоматологии для меня — табу.
Разве что только страшилки могу поддержать в общей беседе или за столом тесной кухни совдеповской панельки.
Это на внутреннем ощущении. Всё, что угодно, но только не звук бормашины.
В голове тут же рисуются мохнатые ремни привода и шпатели, обернутые ватой. Такой была моя первая встреча с практической наукой, спасающей людей от бессонных ночей.
Мне было три года. Три года с того момента как я появился на свет. И в детский сад, в который я ходил, нагрянула плановая стоматологическая проверка. Была такая тема. Есть ли сейчас?
И в моём маленьком рту были найдены кариозные зубы. Страшные монстры. Может быть и не монстры, но серьёзно настроенные планом спасения мира взрослые решили меня лечить. Здесь и сейчас. В мои три года.
Оборона продолжалась полчаса. Рот не открывался. А я не поддавался на уговоры врагов. В детский сад была вызвана моя Ма дабы повлиять на детский неокрепший разум. Но мой мальцовый ум уже охватила страсть того, что сейчас Кто-то будет сверлить живого человека! Меня.
Очень хотелось оказаться в другом месте.
— Забирайте своего ребенка домой! — возглас врачей, действовавших по плану, как спасение — И разговаривайте с ним дома!
Я был очень счастлив, что оказался на свободе. Мало того с мамой, которой не пришлось страдать вместо меня, т.е. лечить зубы. Так ещё: мы действительно пошли домой!
Уходя все дальше от точки, в которой меня хотели продырявить, становилось легче. Уже не помню о чем — Ма завязала со мной разговор. Итогом, которого было конечно же «хороший мальчик»,»любит маму» и «это не страшно».
Вот я никогда не понимал взрослых: как «это не страшно», когда я уже боюсь? Что мне с собой делать? Тебе не страшно, а мне — да. Вот и все дела.
Но под добрые слова я был возвращен в ненавистную комнату, наспех переоборудованную в стоматологический кабинет (детский сад же).
— Мальчик, ты будешь лечить зубы?
— Да.
— Хорошо.
И как только перед лицом оказался бур вращаемый мохнатой лентой привода — магниты моих губ сошлись. А зубы стиснулись. Это было выше моих сил. Как собственно и выше сил врачевателей.
Со мной вновь пытались говорить. Но переговорщики они были посредственные. Ну как…
Если вы пытаетесь договориться о перемирии — уберите оружие. Если вы будете разговаривать с ним в руках или оно хотя бы краешком будет на виду — мира вряд ли дождетесь.
Спустя полчаса я был вновь выдворен вместе с Ма из кабинета. Я помню, что мы очень быстро оказались дома. От дома до садика вообще было идти минут пять. Но видимо Ма не хотела терять запал…
Нынешние производители чайников не представляют, как спасают детей выпуская шнуры питания длиной всего каких-то сорок-шестьдесят сантиметров.
Наш шнур советского чайника имел в длину все два метра. И очень комфортно отстегивался от самого устройства. Знаете, такая керамическая вилка с обожжёнными от разрядов электричества внутренностями.
Моей Ма на тот момент было 22 года. И если бы так сложилось в её судьбе, то она была бы хорошей казачкой. Потому что шнур в её руках превратился в нагайку. А двух взмахов этой «нагайки» мне было достаточно.
Ведь мне было три.
Я был согласен на всё. Да хоть всю челюсть отдать этим людям с мохнатым, противно жужжащим буром.
Подкрепленный обещаниями Ма, на пути обратно, получить какие угодно игрушки и сходить в те места, в которые только можно было — мы вернулись в каморку Советских Зубных Фей.
— Ну что уговорили? — деловито-устало спрашивали, действующие согласно плану, лечители детских зубов.
— Да, уговорили! — отвечала Ма, поправляя моё расстроенное лицо, хотя у самой оно было не лучше.
— Русланчик, ты будешь лечить зубы? — спрашивали они меня, как будто от моего ответа, что-то зависит и — вдруг — они такие добрые оставят
меня одного в этой стране 90-х с кариесом. Наедине с кариесом молочных зубов.
Это я сейчас понимаю.
А тогда я с готовностью ответил: — Да.
Стоматолог приступил, а маленький Русланчик опять не раскрыл рта.
— Ох… – выдохнула эскулапша.
— Ох! — выдохнула медсестра.
— Ох. — тяжело выдохнула Ма.
С тех пор меня знают как самого ярого хранителя человеческих тайн. Потому, что я никогда никому ничего не рассказываю.
По-настоящему.
— Давайте шпатель! — скомандовал врач.
— Какой шпатель? — задохнулась Ма…
Оказывается, у стоматологов того времени была такая мулька обматывать медицинский шпатель ватой с бинтом и таким образом разжимать детские челюсти. А то, что раньше они так не сделали, так это ж дело простое. Думали мать договориться со своим ребенком. Они ж не знали, что уже тогда я был Сафин.
По сей день не очень люблю стоматологические процедуры. Не уверен, что что-то изменится через десять лет. Хотя и понимаю, что уже на третьем приеме буду спать в кресле во время процедур.
Зачем пишу так много? Себя успокаиваю. Этим летом мне предстоит вылечит всё то, что накопил за несколько лет. А с чем-то даже расстаться))
И пусть теперь детей не пытают шпателями. А бормашины с ременными приводами ушли в прошлое. Мне как-то всё равно не по себе.
Кстати, говорят, что у нашего отечественного брата есть именно такое восприятие стоматологии: Больно — не больно — не важно.
Просто страшно.